Каждый верит в собственные глюки
Название: Выбор
Автор: Ziggy
Жанр: рассказ
Рейтинг: R
Ворнинг: тема войны
читать дальшеЭти воспоминания будут преследовать меня всю жизнь… Прошло уже несколько лет, а я так и не отделался от них… Унылая гористая местность, светло-серое выцветшее небо, сухая бурая земля, вспаханная осколками мины, и тела… Тела моих друзей, припорошенные сухими земляными комьями… Кое-кто ещё шевелился, пытался подняться, не замечая ран и торчащих из спины осколков… Вы думаете, это можно забыть? Вы думаете, можно забыть оторванные руки и ноги, залитые кровью, с торчащими на месте отрыва кусками мяса и костей? А в ушах звон, будто вместо мозгов в голове поселился огромный шмель…
Меня чудом не ранило тогда. Засыпало землёй, оглушило, но не ранило. Эта чёртова земля… Она была всюду. Она попала мне в нос, в глаза, в рот, хрустела на зубах… Я пытался вытереть губы тыльной стороной ладони, но руки оказались ещё грязнее, чем лицо. Земли становилось только больше... А я, слушая жужжание шмеля в голове, ничего не понимал. В глазах темнело, и небо то и дело наклонялось то вправо, то влево…
Может, где-то кто-то и стрелял, но я не слышал. Я даже забыл, что нельзя вставать в полный рост… Тоже мне, профессионал… Но я просто не сумел встать. Качающееся небо заставило меня упасть, стоило только распрямить спину. Падая, я заметил Риккардо. Потянулся к нему, переваливаясь через тело Хэнка. Я даже не посмотрел, жив ли Хэнк. Он лежал неподвижно, но этим я лишь оправдываю себя. Я добрался до Риккардо, схватил его за плечо, развернул, видя сначала лишь как чёрные давно нестриженные волосы слиплись от крови. Потом проследил взглядом его фигуру, заметил открытый перелом бедра, торчащую кость и пульсирующие струи крови. Он весь был в мелкой земельной крошке, даже рана. И земля, размоченная кровью, становилась липкой. Она не стиралась, а только размазывалась по грязно-серой ткани штанов, по моим ладоням… Я вытащил свой ремень, чтобы перетянуть Риккардо ногу выше линии перелома и остановить кровь. Больше я пока ничего не мог сделать. Нужно было как можно скорее уходить оттуда. В любую минуту могли появиться враги… Враги... Эта горстка людей сражалась за свою свободу. Тот, кто сражается за свободу, всегда сражается отчаянно. Мы же были отрядом профессионалов. А они подорвали нас, словно баранов. Я упомянул мину? Нет, это, конечно, была не мина. Это была радиоуправляемая взрывчатка, которую они закопали в землю в том самом месте, где мы предположительно должны были пройти, чтобы добраться до их базы. И мы оправдали ожидания. Пошли по ущелью между холмами. Да и где ещё мы могли пройти? Вся наша группа, все двенадцать человек… Нет, не двенадцать. Я же остался… И Риккардо… Я не мог оставить его там. Почему именно его? До сих пор не могу себе простить этого… Да, я мог вытащить лишь кого-то одного, но почему именно его? Получается, что я предал всех остальных. Я должен был остаться там, с ними, и принять смерть. Имел ли я право на выбор? Именно этот выбор я не могу простить себе. Я видел, как они шевелились… Я слышал стоны за спиной, когда тащил Риккардо назад из ущелья, но я не оглядывался… У меня не было сил оглянуться. Одной рукой я обхватил Риккардо под мышками, другой упёрся в землю и, отталкиваясь ногами, пополз. Берцы скользили по разрыхлённой взрывом почве. Голова раскалывалась, а гудение не проходило. Земля сквозь одежду царапала мне бок и всё хрустела и хрустела на зубах, словно издеваясь…
Где-то я бросил свой лучемёт. Эта тридцати пяти килограммовая махина… Яйца надо оторвать тому, кто её разрабатывал. Мало того, что таскать неудобно, так на ходу и не постреляешь. Впрочем, когда-нибудь и такие вещи научатся делать удобными…
Пока я тащил Риккардо до ближайшего укрытия, он оставался без сознания, а я весь бок себе ободрал о присыпанные сверху землёй ржавые железки. Кожу саднило, но что это значило? Ничего. Над головой было серое небо, а вокруг земля, земля, земля… Проклятое место… Место, где я должен был умереть, но по недосмотру Бога остался жив. И ненавижу себя за это. И за Риккардо…
Когда он пришёл в себя, я ни разу не заговорил с ним. Добравшись до ближайшего ручья, я промыл ему рану, поставил на место кость, привязал пару дощечек. В качестве повязки использовал собственную куртку. Всё это происходило в небольшом леске, куда мы забились, спасаясь от возможных преследователей. Правда, скорее всего, нас не преследовали. Уже позже я узнал, что вторая группа прорвала таки вражескую оборону, и тем оказалось не до нас…
Риккардо спросил меня: «Кто ещё остался?» Я не ответил, но он всё понял и без слов. Отвернулся, глядя куда-то в небо. Нет, я не ждал от него благодарности. Я прекрасно понимал, что и ему ненужно это нелепое спасение. То, что я сделал, я сделал для себя. Я смотрел на его лицо, на его резко очерченные скулы, ставшие ещё более резкими, на прямой острый нос, на зелёные злые глаза (у него всегда были злые глаза), на тонкие чёрные брови вразлёт и ненавидел его и себя. Ненавидел, ибо понимал, что спасал его именно из-за его глаз, скул и бровей, из-за упрямой линии тонких губ и бронзово-смуглой кожи… Из-за его магической привлекательности, чёрт возьми! Из-за того, что так хорошо было видеть его рядом… Когда он раздражённо курил папиросы без фильтра, когда отдавал приказы сухим властным голосом…
Он был командиром в нашей группе и выше всего ставил профессионализм. Впрочем, нет, это было иллюзией. Просто он был не таким, как все. Он избегал привязанностей, но был по-своему привязан ко всем нам. Как-то, после завершения очередной маленькой кампании, мы на дороге нагнали обоз. Несколько телег со впряжёнными в них крепкими низкорослыми лошадками. Обоз гнали жители деревни, вынужденные из-за военных действий покинуть насиженные места. На одной из телег ехала молодая девица. Яркая, румяная, с толстой косой тёмно-русых волос. Естественно, большинству из нас она показалась привлекательной. Каждый пытался кто чем привлечь её внимание. Она звонко смеялась, хлопая ресницами, а мы наперебой шутили плоскими солдатскими шутками, хвастались своими шрамами, умением держаться в седле… Ну, понятно, молодые ребята, женщин не видели довольно давно… Как тут было не попетушиться? И никто из нас толком не понял, на что так разозлился Риккардо. Он не позволил нам встать на привал ночью. Мы двигались без отдыха почти двое суток только чтобы оторваться от обоза. «В нашем уставе нет запрета общаться с гражданскими», – раздражённо заметил тогда я. Он просверлил меня злобным взглядом и ответил, что желающие перейти в гражданские могут сдать оружие. Он прекрасно знал, что никто не сделает этого… За самовольное увольнение солдата его мог ожидать трибунал…
Я говорю, что не понял, на что разозлился Риккардо? Я лгу. Конечно же, я понял. Понял, но не дал ему понять, что понимаю. И я понимал его, когда он поругался с Лэри, хотя в той ситуации Риккардо тоже был неправ. Тогда, на привале, Лэри показывал всем фотографию своей пятилетней дочки и говорил о том, что по окончании войны вернётся домой, к жене и ребёнку. Говорил, как соскучился по ним. Риккардо резко прервал его, заявив, что у настоящего профессионала не должно быть дома. «Мы каждый день рискуем жизнью, – сказал он. – Ты, конечно, можешь беречь себя, чтобы потом вернуться к дочери. И тогда за тебя погибнут другие». Потом, правда, он извинился перед Лэри и сказал, что у того симпатичная дочка… Проклятье! Я мог бы, наверное, спасти Лэри, чтобы тот вернулся к дочери и подбрасывал её на коленях, рассказывая о своих военных подвигах! Но я сделал выбор… Выбор, на который не имел права. Выбор, который до конца дней моих не будет давать мне покоя…
Я не знаю, где теперь Риккардо. Я даже не знаю, спасли ли ему ногу. И мне совершенно не хочется знать это. Нет, хочется, но я никогда не попытаюсь узнать. Это будет уже слишком – ещё раз увидеть его глаза, полные холодной решимости, услышать его голос и думать о том, как десять человек, мои ближайшие друзья, остались лежать там, в ущелье, а я предал их, не думая ни о чём, кроме Риккардо. Я тащил его на себе через лес, через холмы, падал, обдирая колени, чувствуя на языке вкус земли и крови… Грязный пот застилал мне глаза, его струйки оставляли разводы на моих плечах, а я упрямо шёл вперёд, волоча свою ношу. Шёл, спотыкаясь о коренья и камни, стирая ноги, за шесть дней не взяв в рот ни кусочка пищи. Только иногда прикладывал к губам горлышко неприятно тёплой металлической фляги с набранной из ручья водой, и вода эта сразу становилась солёной… Я вливал эту воду меж губ Риккардо, насильно раздвигая ему зубы, ибо он отказывался пить. И ни слова не было сказано за эти шесть дней, и ни разу мы не смотрели друг другу в глаза. Я боялся вопроса, а он боялся ответа. Но что я мог ответить ему? Мне нечего было отвечать.
«Помнишь, как мы боролись на песке ещё в лагере? Помнишь, как я всё-таки заломил тебе руку и ткнул тебя носом в песок? Рельеф мускулов так красиво виден на смуглой коже… А твои волосы пахли морем…» Разве же это ответ? Разве же это ответ на то, почему десять человек остались лежать в ущелье? Ответ на то, почему Лэри не вернулся к своей дочери? И можно ли считать это ответом на то, почему я сделал свой выбор?
Риккардо… Я вытащил его к вертолёту. Во время полёта мы тоже молчали. Я смотрел вниз, на бурую землю, покрытую редкой растительностью, потом на коричнево-жёлтую ленту реки. А перед глазами у меня всё ещё стояла та незабываемая картина: оторванные руки и ноги, залитые кровью, с торчащими обломками костей, стоны и предсмертные хрипы, неясное шевеление из-под груды сухой земли…
Это война, она бесконечна. Для меня уж точно она никогда не кончится, ибо я сделал свой выбор.
Автор: Ziggy
Жанр: рассказ
Рейтинг: R
Ворнинг: тема войны
читать дальшеЭти воспоминания будут преследовать меня всю жизнь… Прошло уже несколько лет, а я так и не отделался от них… Унылая гористая местность, светло-серое выцветшее небо, сухая бурая земля, вспаханная осколками мины, и тела… Тела моих друзей, припорошенные сухими земляными комьями… Кое-кто ещё шевелился, пытался подняться, не замечая ран и торчащих из спины осколков… Вы думаете, это можно забыть? Вы думаете, можно забыть оторванные руки и ноги, залитые кровью, с торчащими на месте отрыва кусками мяса и костей? А в ушах звон, будто вместо мозгов в голове поселился огромный шмель…
Меня чудом не ранило тогда. Засыпало землёй, оглушило, но не ранило. Эта чёртова земля… Она была всюду. Она попала мне в нос, в глаза, в рот, хрустела на зубах… Я пытался вытереть губы тыльной стороной ладони, но руки оказались ещё грязнее, чем лицо. Земли становилось только больше... А я, слушая жужжание шмеля в голове, ничего не понимал. В глазах темнело, и небо то и дело наклонялось то вправо, то влево…
Может, где-то кто-то и стрелял, но я не слышал. Я даже забыл, что нельзя вставать в полный рост… Тоже мне, профессионал… Но я просто не сумел встать. Качающееся небо заставило меня упасть, стоило только распрямить спину. Падая, я заметил Риккардо. Потянулся к нему, переваливаясь через тело Хэнка. Я даже не посмотрел, жив ли Хэнк. Он лежал неподвижно, но этим я лишь оправдываю себя. Я добрался до Риккардо, схватил его за плечо, развернул, видя сначала лишь как чёрные давно нестриженные волосы слиплись от крови. Потом проследил взглядом его фигуру, заметил открытый перелом бедра, торчащую кость и пульсирующие струи крови. Он весь был в мелкой земельной крошке, даже рана. И земля, размоченная кровью, становилась липкой. Она не стиралась, а только размазывалась по грязно-серой ткани штанов, по моим ладоням… Я вытащил свой ремень, чтобы перетянуть Риккардо ногу выше линии перелома и остановить кровь. Больше я пока ничего не мог сделать. Нужно было как можно скорее уходить оттуда. В любую минуту могли появиться враги… Враги... Эта горстка людей сражалась за свою свободу. Тот, кто сражается за свободу, всегда сражается отчаянно. Мы же были отрядом профессионалов. А они подорвали нас, словно баранов. Я упомянул мину? Нет, это, конечно, была не мина. Это была радиоуправляемая взрывчатка, которую они закопали в землю в том самом месте, где мы предположительно должны были пройти, чтобы добраться до их базы. И мы оправдали ожидания. Пошли по ущелью между холмами. Да и где ещё мы могли пройти? Вся наша группа, все двенадцать человек… Нет, не двенадцать. Я же остался… И Риккардо… Я не мог оставить его там. Почему именно его? До сих пор не могу себе простить этого… Да, я мог вытащить лишь кого-то одного, но почему именно его? Получается, что я предал всех остальных. Я должен был остаться там, с ними, и принять смерть. Имел ли я право на выбор? Именно этот выбор я не могу простить себе. Я видел, как они шевелились… Я слышал стоны за спиной, когда тащил Риккардо назад из ущелья, но я не оглядывался… У меня не было сил оглянуться. Одной рукой я обхватил Риккардо под мышками, другой упёрся в землю и, отталкиваясь ногами, пополз. Берцы скользили по разрыхлённой взрывом почве. Голова раскалывалась, а гудение не проходило. Земля сквозь одежду царапала мне бок и всё хрустела и хрустела на зубах, словно издеваясь…
Где-то я бросил свой лучемёт. Эта тридцати пяти килограммовая махина… Яйца надо оторвать тому, кто её разрабатывал. Мало того, что таскать неудобно, так на ходу и не постреляешь. Впрочем, когда-нибудь и такие вещи научатся делать удобными…
Пока я тащил Риккардо до ближайшего укрытия, он оставался без сознания, а я весь бок себе ободрал о присыпанные сверху землёй ржавые железки. Кожу саднило, но что это значило? Ничего. Над головой было серое небо, а вокруг земля, земля, земля… Проклятое место… Место, где я должен был умереть, но по недосмотру Бога остался жив. И ненавижу себя за это. И за Риккардо…
Когда он пришёл в себя, я ни разу не заговорил с ним. Добравшись до ближайшего ручья, я промыл ему рану, поставил на место кость, привязал пару дощечек. В качестве повязки использовал собственную куртку. Всё это происходило в небольшом леске, куда мы забились, спасаясь от возможных преследователей. Правда, скорее всего, нас не преследовали. Уже позже я узнал, что вторая группа прорвала таки вражескую оборону, и тем оказалось не до нас…
Риккардо спросил меня: «Кто ещё остался?» Я не ответил, но он всё понял и без слов. Отвернулся, глядя куда-то в небо. Нет, я не ждал от него благодарности. Я прекрасно понимал, что и ему ненужно это нелепое спасение. То, что я сделал, я сделал для себя. Я смотрел на его лицо, на его резко очерченные скулы, ставшие ещё более резкими, на прямой острый нос, на зелёные злые глаза (у него всегда были злые глаза), на тонкие чёрные брови вразлёт и ненавидел его и себя. Ненавидел, ибо понимал, что спасал его именно из-за его глаз, скул и бровей, из-за упрямой линии тонких губ и бронзово-смуглой кожи… Из-за его магической привлекательности, чёрт возьми! Из-за того, что так хорошо было видеть его рядом… Когда он раздражённо курил папиросы без фильтра, когда отдавал приказы сухим властным голосом…
Он был командиром в нашей группе и выше всего ставил профессионализм. Впрочем, нет, это было иллюзией. Просто он был не таким, как все. Он избегал привязанностей, но был по-своему привязан ко всем нам. Как-то, после завершения очередной маленькой кампании, мы на дороге нагнали обоз. Несколько телег со впряжёнными в них крепкими низкорослыми лошадками. Обоз гнали жители деревни, вынужденные из-за военных действий покинуть насиженные места. На одной из телег ехала молодая девица. Яркая, румяная, с толстой косой тёмно-русых волос. Естественно, большинству из нас она показалась привлекательной. Каждый пытался кто чем привлечь её внимание. Она звонко смеялась, хлопая ресницами, а мы наперебой шутили плоскими солдатскими шутками, хвастались своими шрамами, умением держаться в седле… Ну, понятно, молодые ребята, женщин не видели довольно давно… Как тут было не попетушиться? И никто из нас толком не понял, на что так разозлился Риккардо. Он не позволил нам встать на привал ночью. Мы двигались без отдыха почти двое суток только чтобы оторваться от обоза. «В нашем уставе нет запрета общаться с гражданскими», – раздражённо заметил тогда я. Он просверлил меня злобным взглядом и ответил, что желающие перейти в гражданские могут сдать оружие. Он прекрасно знал, что никто не сделает этого… За самовольное увольнение солдата его мог ожидать трибунал…
Я говорю, что не понял, на что разозлился Риккардо? Я лгу. Конечно же, я понял. Понял, но не дал ему понять, что понимаю. И я понимал его, когда он поругался с Лэри, хотя в той ситуации Риккардо тоже был неправ. Тогда, на привале, Лэри показывал всем фотографию своей пятилетней дочки и говорил о том, что по окончании войны вернётся домой, к жене и ребёнку. Говорил, как соскучился по ним. Риккардо резко прервал его, заявив, что у настоящего профессионала не должно быть дома. «Мы каждый день рискуем жизнью, – сказал он. – Ты, конечно, можешь беречь себя, чтобы потом вернуться к дочери. И тогда за тебя погибнут другие». Потом, правда, он извинился перед Лэри и сказал, что у того симпатичная дочка… Проклятье! Я мог бы, наверное, спасти Лэри, чтобы тот вернулся к дочери и подбрасывал её на коленях, рассказывая о своих военных подвигах! Но я сделал выбор… Выбор, на который не имел права. Выбор, который до конца дней моих не будет давать мне покоя…
Я не знаю, где теперь Риккардо. Я даже не знаю, спасли ли ему ногу. И мне совершенно не хочется знать это. Нет, хочется, но я никогда не попытаюсь узнать. Это будет уже слишком – ещё раз увидеть его глаза, полные холодной решимости, услышать его голос и думать о том, как десять человек, мои ближайшие друзья, остались лежать там, в ущелье, а я предал их, не думая ни о чём, кроме Риккардо. Я тащил его на себе через лес, через холмы, падал, обдирая колени, чувствуя на языке вкус земли и крови… Грязный пот застилал мне глаза, его струйки оставляли разводы на моих плечах, а я упрямо шёл вперёд, волоча свою ношу. Шёл, спотыкаясь о коренья и камни, стирая ноги, за шесть дней не взяв в рот ни кусочка пищи. Только иногда прикладывал к губам горлышко неприятно тёплой металлической фляги с набранной из ручья водой, и вода эта сразу становилась солёной… Я вливал эту воду меж губ Риккардо, насильно раздвигая ему зубы, ибо он отказывался пить. И ни слова не было сказано за эти шесть дней, и ни разу мы не смотрели друг другу в глаза. Я боялся вопроса, а он боялся ответа. Но что я мог ответить ему? Мне нечего было отвечать.
«Помнишь, как мы боролись на песке ещё в лагере? Помнишь, как я всё-таки заломил тебе руку и ткнул тебя носом в песок? Рельеф мускулов так красиво виден на смуглой коже… А твои волосы пахли морем…» Разве же это ответ? Разве же это ответ на то, почему десять человек остались лежать в ущелье? Ответ на то, почему Лэри не вернулся к своей дочери? И можно ли считать это ответом на то, почему я сделал свой выбор?
Риккардо… Я вытащил его к вертолёту. Во время полёта мы тоже молчали. Я смотрел вниз, на бурую землю, покрытую редкой растительностью, потом на коричнево-жёлтую ленту реки. А перед глазами у меня всё ещё стояла та незабываемая картина: оторванные руки и ноги, залитые кровью, с торчащими обломками костей, стоны и предсмертные хрипы, неясное шевеление из-под груды сухой земли…
Это война, она бесконечна. Для меня уж точно она никогда не кончится, ибо я сделал свой выбор.
@темы: Рассказ, Творчество
-
-
05.04.2006 в 12:08Очень нравится.
-
-
05.04.2006 в 12:52-
-
06.04.2006 в 16:51Умеешь же ты найти нужную тему! Я иногда думаю о выборе - не потому что надо выбирать, а так, отвлечённо. Пытаюсь моделировать ситуации... но пока не наступит СИТУАЦИЯ, никогда не знаешь, как поступишь. Про Лэри и его дочку - меня вообще убило. В какой-то мере герой, от лица которого рассказ, был богом - решал, кому жить, а кому нет. Имхо, это не для человеческой психики испытание...
Ziggy - как всегда, респект и восхищение.
-
-
06.04.2006 в 22:14-
-
06.04.2006 в 22:26-
-
06.04.2006 в 22:54-
-
07.04.2006 в 09:15